«Сначала морды друг другу бьем, потом дружим»

После августовских боев в Иловайске не осталось «живого места». На 70 процентах зданий - следы войны. Несколько десятков домов разрушены полностью, без возможности их восстановления. Но главная беда Иловайска — шиферные крыши, которые с легкостью кололи осколки. Беда того же порядка — оконное стекло, его не хватает на всей Юго-Восточной Украине. А еще нет лишних рабочих рук. Поэтому накануне тяжелой зимы к восстановлению города решили привлечь военнопленных из разгромленного в этих краях батальона «Донбасс». По официальной версии, в батальон этот призывались только местные добровольцы. В реальности мы беседуем с пленным жителем Киевской области Валерием Назаренко. Вместе со своими товарищами по несчастью он закидывает лопатой мусор в кузов «КамАЗа». Коммунальщики здесь долгое время не работали. Мусора накопилось много.

- Две недели нас обстреливали, - вспоминает Назаренко. - Нашего комбата ранило (знаменитый мошенник и аферист Семен Семченко — Авт.). В батальоне чуть бунт не случился, все ждали ротации. А попал я в плен в селе Красносельском. Нам дали коридор, выходили вместе с ранеными. Но нас тут же обстреляли. После чего предложили сдаться. Оружие мы сложили возле техники, шли с красным крестом на белом флаге. Нас 112 человек сдалось.

Мы не знаем, можно ли верить нашему собеседнику в остальном. История с «зеленым коридором» хорошо известна. После переговоров с ополченцами, украинская армия решила немного схитрить — выходить по коридору в боевом порядке. «Солдатская смекалка» украинских командиров обернулась чудовищными жертвами среди подчиненных. Но мы все равно продолжаем разговор:

- Как вы оказались в батальоне «Донбасс»?

- Мне 50 лет уже в плену исполнилось. Через военкомат призвали, по первой повестке я не пошел, прислали повестки сыновьям. Мне сказали, что из семьи кто-то должен идти служить. Я и пошел, получается, за сыновей. Нам говорили, что здесь одни наркоманы и террористы. А здесь обычные люди, работящие. Сами выбрали свой путь, зачем им мешать?

Разумеется, в словах Виктора нет никакого энтузиазма или раскаяния, он просто говорит нам то, что мы хотим услышать. Нам показалось, что бывший шофер хлебокомбината просто рад, что так легко отделался от верной смерти. И просто ждет конца войны.

- Нам переданы 70 военнопленных, - говорит военный комендант, и.о. мэра города Сергей Муковник. - Из них будут создаваться бригады кровельщиков, каменщиков.... Работают они лучше чем воюют.

Шевкет Джанбеков отправился на войну добровольно. Сам он — крымский татарин. На полуострове, ставшем российским, у него остались жена и дети. Однако их он не видел уже четыре года. С тех пор, как приехал под Киев, в Борисполь, на шабашку. Повстречал русскую (!) женщину и стал жить с ней. У Шевкета — высшее образование и страсть к поэзии. Любит сочинять. И, как оказалось, не только в рифму.

- Писатель, подойди сюда, - зовет пленного Сергей Муковник.

- Я не писатель, просто стихи пишу для себя, - у армейской кепки Джанбекова оторван козырек, и она больше похожа на татарскую тюбетейку. - Попробовал — получилось, стал писать. Нельзя застаиваться на одном месте...

- Получилось — пошел воевать, - беззлобно подначивает его комендант.

- Разве могут писатели воевать? - искренне возмущается Шевкет и нравоучительно добавляет, поглядывая на нас. - За правду нужно писать, а не стрелять. И сюда я попал, чтобы увидеть все и описать. Я вообще за единство славянских народов, хотя и сам не славянин.

- А чего ж ты с той стороны-то заехал? - удивляется и.о. мэра. - С которой славянские народы как раз ущемляют.

- Как говорят — чтобы понять друг друга, надо набить друг другу морду, - смотрит Шевкет на собеседника с претензией восточного мудреца. - А потом друзьями становятся. Но здесь очень много жестокости, так нельзя.

- Тебя ж с оружием взяли, - напоминают Джанбекову.

- У меня зрение 5. Я вообще милиционер. Разве милиционер может убить? - включает «невиноватого» пленный. - Нет у нас такого зверства — взять и убить человека.

- А за твоей спиной не зверство?

- Я сам готов восстановить этот дом, - горячится Шевкет и снова ударяется в восточные метафоры. - Я так понимаю: мы все это сделали своими руками. Мы — народ — как мячик на арене. Каждый пытается пнуть, чтобы в «девятку» попасть. И крайним остается народ. А кого мы избрали сейчас кофе с чаем пьют. Здесь гадит, а задницу в Европе моет. Так нельзя.

Вместе со своими бывшими сослуживцами, одетыми, словно на хеллоуин с милитаристским уклоном, Шевкет разбирает разрушенный до основания одноэтажный дом на улице Шевченко. Шифер — в одну кучку, кирпичи — в другую, доски — в третью. Стараются передвигаться вполоборота, чтобы не было видно лиц. Взглядами стыдливо сверлят землю, словно нашкодившие школьники. Они избегают не объективов камер журналистов, а взглядов местных. Таким взглядом можно если не убить, то раздавить точно. В нем смесь презрения и жалости, брезгливости и недоумения.

- Слышь мужики, красиво вы здесь сделали? - подходит к пленным бывший хозяин дома Василий. - Разбомбили весь город. Молчите? Вы зачем на нашу землю пришли?

- Я гражданин Украины, есть законодательство, конституция, законы надо соблюдать, - отвечает один из «гвардейцев».

- А вот это по закону? - кивает пожилой Василий на разбитый дом.

- Вы обращаетесь к рядовому, у которого было только стрелковое оружие. Не надо мне приписывать авиа- или артудары!

- Я все это время в подвале сидел, пока наша Украина нас била. Брат брата бил.

Спрашиваем у Василия, есть ли у него ненависть к этим людям? Напрямую он не отвечает, говорит так:

- Ну а как мне к нему относиться, если он мне дом разбил? И при этом стоит и мне говорит, что его Родина прислала, а сам он по уставу живет и кругом прав!

В соседнем дворе, за разбитой и сгоревшей двухэтажкой латает крышу сарая 43-летний Станислав. Семью он давно отправил в Россию. Но все бомбежки пересидел в подвале уже сгоревшего дома. Сарай — это все, что у него осталось.

- Кого - ее?

- Валентину Кушнареву. Вон она прикопана, под шифером. Она на костре покушать готовила. И тут прилетело. Три дня к ней подобраться не могли, свистело со всех сторон. Она всю жизнь здесь на путях проработала... А ее вот так вот зарыли...

- Зато живой, - улыбается он, постукивая молотком. - Тут двоих убило, одного уже перезахоронили. А вот ее пока не получается.

Станислав зло колотит молотком, искоса поглядывая на пленных, копошащихся в развалинах. Кто-то из редких прохожих останавливается, и начинает крыть матом приезжих «донбасовцев». Война для Иловайска закончилась, но сейчас тут не до мира. И не до примирения...

Источник