Войны никто не хотел. Война была неизбежна. (с)

 

В ленте наткнулся на примечательный пост у Льва Вершинина http://putnik1.livejournal.com/4475818.html, где обсуждался вопрос предопределенности вступления Российской Империи в первую мировую войну, причем вопрос как в цитируемой статье, так и в комментариями подается с двойный дном, а именно с аллюзией на происходящее сейчас на Донбассе, мол надо или не надо вводить войска и активнее ввязываться войну. Я на этот счет уже высказывался - наиболее благоприятный момент для этого уже давно упущен и цену этого решения мы узнаем в любом случае не ранее конца войны, так что ломать копья по этому поводу не вижу уже особых причин - поезд с этой возможностью уже ушел. Все остальное - последствия того решения и цену мы так же узнаем в конце войны.

Касательно же того, надо ли ввязываться в войну, то РФ уже находится в состоянии Холодной войны с США, а марионеточные правительства в ДНР и ЛНР зависимые от РФ открыто воюют с марионеточным правительством в Киеве зависимым от США.
Так что вопрос о том, надо ли втягиваться или не надо, уже не стоит. Россию уже в нее втянули (тут надо ясно понимать, что Россия войны не хотела) и на самом деле дискурс не такой, что есть возможность выбирать "вести войну или не вести" (этот вопрос уже давно не актуален - примерно с весны-лета 2014 года), а в том "вести ли войну дальше или же соскакивать, минимизируя ущерб". Отсюда и дискурс - проводить более активную наступательную политику в рамках уже идущей войны с США (это ведь уже касается не только Донбасса) или же пытаться морозить конфликт, в расчете, что он как-нибудь сам собой угаснет и происходящее не выйдет за рамки глобального кризиса. "А может обойдется..." вещают "миротворцы". "Нет, не обойдется, уже нет", говорят "милитаристы. Разумеется конечный итог этого дискурса мы так же узнаем в конце войны по ее итогам. Моя линия обозначена еще в прошлом году, попытки заморозить конфликт будут предприниматься, так же как и попытки стравить пар из кризисного котла, но эти попытки натолкнутся на подчеркнутое нежелание США решать спорные вопросы мирным путем, что и приведет к дальнейшей эскалации нового издания Холодной Войны.

На мой взгляд, объективные обстоятельства во первых не дадут уклониться от конфликта с США путем различных хитрых планов (Украина развалится, в США победит Трамп, США сами уйдут с Украины, в США взорвется вулкан, прилетят инопланетяне...), а во вторых, они же не приведут к желаемой американцами и ожидаемой "путинсливщиками" капитуляции РФ. Объективные противоречия крупных империалистических держав (а Россия при Путине стала именно империалистической державой) и структурный кризис мировой капиталистической системы будет провоцировать конфликты, которые как открыто признаются американские идеологи, служат средством разрешения структурного кризиса, так как нормальных средств разрешить текущие экономические и политические противоречия становится все меньше (контуры этого кризиса были когда-то описаны в старой прогнозе Авантюриста, который хоть и не сбылся во многих моментах, но основную логику грядущего конфликта ухватил довольно верно). Поэтому я и не спешу вливаться в стройные ряды "хитроплановцев" и "путинсливщиков", так как считал и считаю, что объективные факторы делают дальнейшее продолжение Холодной Войны между США и РФ неизбежной, а следовательно это будет касаться и войны на Донбассе, как составной части этого конфликта, поэтому пока конфликт между США и РФ не прекратиться (либо компромиссным договором, либо поражением одной из сторон), война на Донбассе или в других регионах Украины будет продолжаться, где за войной марионеточных правительств будут торчать уши всех основных игроков передвигающих свои фишки по украинской шахматной доске.

 

 

Далее хотелось бы затронуть вопрос исторических аналогий, которыми у нас любят обосновывать современные выкладки, которые как правило являются попыткой натягивания совы на глобус, так как история в точности никогда не повторяется и зачастую мы имеем не аналогию, а своеобразную историческую аллюзию, которую пытаются натягивать на текущую реальность. Обратная сторона медали - проекция современных представлений о политике, экономике, войне, культуре, религии на людей и процессы из прошлого. Это вполне естественное желание человека не имея опоры в настоящем, подменить все отсылками к историческому опыту, который настолько богат, что поиск аналогий и аллюзий ограничивается лишь способностью мозга запоминать исторические факты и доступной исторической информацией. На деле, исторические аналогии это не более чем поиск удобных аргументов и соответственно отбрасывания неудобных.

Как показывает история с втягиванием Российской Империи в мировую войну, там легко можно накопать много "за" и столь же много "против".

 

 

С одной стороны втягивание Российской Империи в войну было обусловлено рядом причин.

1. Обязательствами (политического и военного характера) перед союзниками по Антанте (в части обязательств перед Францией они образовались по причине финансовой зависимости Российской Империи от французских кредитов http://topwar.ru/25140-pochemu-pogibla-imperiya.html, на которые Россия основательно подсела при Николае II).

2. Обязательства перед Сербией (образовались в силу доминирования в тогдашней политике идеологем неославизма), которые рассматривали интересы Российской Империи на Балканах с идеологических позиций с учетом морально-нравственных категорий, которыми оперировали как отдельные лица из окружения царя, так и часть депутатов Государственной Думы, не считая тогдашней патриотической общественности и ура-патриотичесих СМИ. РИ как и СССР была государством с идеологическим стержнем, чего к примеру нельзя сказать о современной РФ, где идеология просто отсутствует.

Если Россия во многом оперировала неославизмом и позиционировала себя как покровителя славянских народов, ради которых можно было вести войны (конечно не только из альтруизма, но и в интересах территориальных приращений за счет той же Турции), то и Германия в этом плане не только отстаивала идеологемы связанные с "несправедливым устройством мира, которым правит Британия", но и пробавлялась дешевой славянофобией, о которой стеснительно рассказывал Вильгельм.

 

 

«Я ненавижу славян, — признался он одному австрийскому офицеру. — Я знаю, что это грешно. Но я не могу не ненавидеть их».

Он радовался сообщениям о забастовках и беспорядках в Петербурге, напоминавших 1905 год, о толпах, разбивавших окна домов, «об ожесточенных стычках между революционерами и полицией». Престарелый посол граф Пурталес, который провел семь лет в России, пришел к выводу и постоянно заверял свое правительство в том, что эта страна не вступит в войну из-за страха революции. Капитан фон Эгеллинг, немецкий военный атташе, после объявления Россией мобилизации сообщал, что она «планирует не решительное наступление, а постепенное отступление, как в 1812 году». Эти мнения явились своеобразным рекордом ошибок германской дипломатии. Они утешили кайзера, составившего тридцать первого июля послание для «ориентировки» своего штаба, в котором он с радостью извещал о том, что, по свидетельствам его дипломатов, в русской армии и при дворе царило «настроение больного кота».

Первого августа в Берлине тысячи людей, заполнившие улицы, толпами стекавшиеся на площадь перед дворцом, были охвачены чувством напряженности и беспокойства. Хотя кайзер, выступивший накануне вечером с речью по поводу введения военного положения, и заявил, «что нас заставили взять в руки меч», люди все еще смутно надеялись, что русские ответят. Срок ультиматума истек. Один журналист, находившийся в толпе, чувствовал, «что воздух был наэлектризован слухами». Говорили, что Россия попросила отсрочки. Биржу охватила паника. Конец дня прошел почти в «невыносимом мучительном ожидании». Бетман-Хольвег опубликовал заявление, кончавшееся словами: «Если нам выпадет участь сражаться, да поможет нам Бог». В пять часов у ворот дворца появился полицейский и объявил народу о мобилизации. Толпа послушно подхватила национальный гимн «Возблагодарим все Господа нашего». По Унтер-ден-Линден мчались автомобили, офицеры стоя размахивали платками и кричали: «Мобилизация!» Люди в угаре шовинизма бросались избивать мнимых русских шпионов, некоторых до смерти, давая выход своим патриотическим чувствам. (с) Б.Такман "Августовские пушки".

3. Ухудшавшихся отношений с Германской и Австро-Венгерской империями, которые обострились после Балканских войн, заложивших под Европу бомбу с часовым механизмом мировой войны, так как после них осталось несколько стран недовольных их итогами (да и собственно ходом этой войны, так как у той же Болгарии остались претензии к политике РИ, которые толкнули ее в лагерь Германии), а эти страны в свою очередь имели покровителей среди Великих Держав и соответственно их локальные амбиции втягивали их покровителей в непосредственный конфликт между собой, который был обусловлен, как политико-экономическими причинами, так и идеологическими.

 

Николай II и Вильгельм II.

 

4. Шансы на нормализацию отношений с Германией Россия упустила на известных переговорах Кайзера Вильгельма II и Николая II, когда царь уже подписал договор с немцами, а потом под давлением окружения отыграл назад. Вильгельм был очень мнительным человеком и этого Николаю не простил, постоянно видя в деятельности Николая происки англичан и прежде всего британского короля Эдуарда, который сколачивал коалицию против Германии, что стало для кайзера идеей фикс.

За Австро-Венгрией, конечно, стояла Германия; но Австрия была достаточно сильна, чтобы вести самостоятельно свою балканскую политику. Вильгельм вел свою Weltpolitik (Мировая политика.) и в своих колониальных стремлениях сталкивался с Англией и Францией, рассчитывая на поддержку России. Но после Бьерке и особенно после неудачи в Алжезирасе, где Россия его не поддержала, он перестал верить в прочность монархических и династических уз, связывавших его с Николаем. Об этой перемене он сам заявил открыто нашему послу Остен-Сакену (июнь, 1906). Разделение Европы на два противоположных лагеря, Entente (Англо-франко-русское согласие.) и Triplice (Тройственный союз Германии, Австро-Венгрии и Италии.), становилось всё определеннее. Центром антагонизма между обоими было усиление соперничества между "дядей" и "племянником", Эдуардом VII и Вильгельмом. Вильгельм ненавидел "дядю"; Эдуард платил ему насмешливым презрением. С 1906 года английский король ввел Россию в сеть своей сложной политики, которую Вильгельм называл "окружением" Германии. (с) Милюков

 

Министр внутренних дел Плеве. Убит в 1904 году.

 

5. В царском окружении, несмотря на плачевный итог русско-японской войны по прежнему продолжали гулять идеи, что "маленькая победоносная война" может решить проблему революционного брожения в стране. Плеве был уже убит, но его фраза "Чтобы остановить революцию, нам нужна маленькая победоносная война", по прежнему рассматривалась как возможный сценарий охранителями того времени, хотя как показывает пример Дурново, там существовали серьезные разногласия по этому поводу, хотя и Дурново не отрицал, что если Россия победит, то революции может не быть. При этом одновременно на протяжении многих лет лелеялась мысль о русском флаге над Царьградом, что уже само собой подразумевало агрессивную политику в отношении Турции и склонность к военным сценариям.

 

 

Таким он проявил себя и в знаменитой интимной беседе с Эренталем, в гостях у его преемника гр. Берхтольда, в замке Бухлау, 15-16 сентября 1908 г. Оба собеседника потом толковали смысл этой "джентльменской" беседы различно. Извольский утверждал, что состоялся форменный сговор: Эренталь получал Боснию и Герцеговину, Извольский - пересмотр вопроса о Дарданеллах на европейской конференции, которую хотел организовать; напротив, Эренталь заявлял, что никакого уговора не было, а было лишь обещание дружественной поддержки на конференции. Пока Извольский разъезжал для осуществления своего плана по европейским столицам, Эренталь аннексировал Боснию и Герцеговину, а Фердинанд в тот же день объявил Болгарию независимой, а себя "царем болгар" (5 октября). Извольский горько жаловался на двуличность и предательство австро-венгерского министра. Если верны сведения, что в Ревеле была беседа не только о Балканах, но и о проливах, тогда становится понятной надежда Извольского получить поддержку в Лондоне - и самый план его связать аннексию Боснии с открытием Дарданелл для русского флота. Но предметы торговли были слишком неравноценны. Аннексия, после Рейхштадтского и Берлинского договоров и после тридцатилетнего австро-венгерского управления Боснией и Герцеговиной, была шагом почти автоматическим, тогда как решение дарданелльского вопроса, ставшего с 1841 г. вопросом европейским, всегда связывалось с моментом окончательного разложения и раздела Турции, - чего Англия никогда не хотела, а теперь не хотела и Германия. И Извольский ни в Лондоне, ни в Париже поддержки не встретил, хотя и предупреждал Грэя, что без проливов ему нельзя вернуться в Петербург и что он будет заменен "реакционным" министром. Эдуард VII, не желая испортить впечатлений Ревеля, убеждал Грэя уступить; но Грэй был тверд, и Извольский вернулся с пустыми руками. А Эренталь, зная слабость русской позиции, продолжал утилизировать одержанный успех за счет Сербии. 19 марта 1909 г. он послал Сербии ультиматум, в котором требовал демобилизации сербской армии и обязательства - изменить политику по отношению к Австро-Венгрии и впредь жить с ней в добром соседстве.

Когда Извольский попробовал вмешаться, то через три дня явился к нему германский посол Пурталес и потребовал безусловного признания аннексии Боснии и Герцеговины. Германия впервые выступила тут из-за кулис. Совет министров решил уступить.

Ряд этих неудач - свидание в Бухлау, аннексия, австрийский и германский ультиматумы и безусловная сдача России - произвели огромное и тяжелое впечатление в русском обществе всех направлений. Обвинение в провале сосредоточилось на личности и политике Извольского. И моя позиция совпала с настроениями националистов. Шаг за шагом я следил за неудачами Извольского в "Речи", не стесняясь в осуждении министра. Я думаю теперь, что я был несправедлив к Извольскому. Если это была политика "большого стиля", то она, конечно, не считалась с тогдашней слабостью России вообще и на Балканах в особенности. Столыпин очень метко охарактеризовал эту политику, как действие "рычага без точки опоры". Но во всяком случае, если Извольский потерпел неудачу, - неудачи повторялись и после него, - то он преследовал не свою личную политику, а политику императора. Мысль о взятии Дарданелл и Константинополя была постоянной мыслью Николая II, и к этой мысли он неоднократно возвращался. В надписи на докладе 30 августа 1916 г. находим его слова: "Мы должны покончить с Турцией; ее место - не в Европе". (с) Милюков

Так что с одной стороны, инерция предшествующей политики Российской Империи толкала ее к столкновению с Германией, при полном осознании внутренних проблем внутри России и осознания слабости России перед лицом Германии.

Вместе с тем есть два известных предупреждения, к которым тогда не прислушались. Это коммунистический классик Фридрих Энгельс и царский министр Петр Дурново.

 

Энгельс еще в 1889 году довольно точно предсказал будущую мировую войну и ее последствия.

 

"Это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не объедали тучи саранчи. Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, — сжатое на протяжении трех-четырех лет, и распространенное на весь континент, голод, эпидемии, всеобщее одичание как войск, так и народных масс, вызванное острой нуждой, безнадежная путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредите; все это кончается всеобщим банкротством; крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, — крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как это все кончится и кто выйдет победителем из борьбы; только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса" (с) Фридрих Энгельс, 1889 год.

Одно из самых гениальных исторических пророчеств в своей точности. Но это коммунисты, которые хотели пожать результаты империалистической бойни и захватить власть в одной из рухнувших стран.

Дурново, уже накануне войны написал письмо царю, где пытался отговорить его от войны с Германией, так же довольно точно указав на последствия.

 

 

Главная тяжесть войны, несомненно, выпадет на нашу долю, так как Англия к принятию широкого участия в континентальной войне едва ли способна, а Франция, бедная людским материалом, при тех колоссальных потерях, которыми будет сопровождаться война при современных условиях военной техники, вероятно, будет придерживаться строго оборонительной тактики. Роль тарана, пробивающего самую толщу немецкой обороны, достанется нам, а между тем сколько факторов будет против нас и сколько на них нам придется потратить и сил, и внимания.

Зато несомненен взрыв вражды против нас в Персии, вероятные волнения среди мусульман на Кавказе и в Туркестане, не исключена возможность выступления против нас, в связи с последними, Афганистана, наконец, следует предвидеть весьма неприятные осложнения в Польше и в Финляндии. В последней неминуемо вспыхнет восстание, если Швеция окажется в числе наших противников. Что же касается Польши, то следует ожидать, что мы не будем в состоянии во время войны удерживать ее в наших руках. И вот, когда она окажется во власти противников, ими, несомненно, будет сделана попытка вызвать восстание, в существе для нас и не очень опасное, но которое все же придется учитывать в числе неблагоприятных для нас факторов, тем более, что влияние наших союзников может побудить нас на такие шаги в области наших с Польшей взаимоотношений, которые опаснее для нас всякого открытого восстания.

Готовы ли мы к столь упорной борьбе, которою, несомненно, окажется будущая война европейских народов? На этот вопрос приходится, не обинуясь, ответить отрицательно. Менее чем кто-либо, я склонен отрицать то многое, что сделано для нашей обороны со времени японской войны. Несомненно, однако, что это многое является недостаточным при тех невиданных размерах, в которых неизбежно будет протекать будущая война.

В этом отношении нужно, прежде всего, отметить недостаточность наших военных запасов, что, конечно, не может быть поставлено в вину военному ведомству, так как намеченные заготовительные планы далеко еще не выполнены полностью из-за малой производительности наших заводов. Эта недостаточность огневых запасов имеет тем большее значение, что, при зачаточном состоянии нашей промышленности, мы во время войны не будем иметь возможности домашними средствами восполнить выяснившиеся недохваты, а между тем с закрытием для нас как Балтийского, так и Черного морей, - ввоз недостающих нам предметов обороны из-за границы окажется невозможным.

Далее неблагоприятным для нашей обороны обстоятельством является вообще чрезмерная ее зависимость от иностранной промышленности, что, в связи с отмеченным уже прекращением сколько-нибудь удобных заграничных сообщений, создаст ряд трудноодолимых затруднений. Далеко недостаточно количество имеющейся у нас тяжелой артиллерии, значение которой доказано опытом японской войны, мало пулеметов. К организации нашей крепостной обороны почти не приступлено, и даже защищающая подступ к столице Ревельская крепость еще не закончена.

Сеть стратегических железных дорог недостаточна, и железные дороги обладают подвижным составом, быть может, достаточным для нормального движения, но несоответствующим тем колоссальным требованиям, которые будут пред'явлены к нам в случае европейской войны. Наконец, не следует упускать из вида, что в предстоящей войне будут бороться наиболее культурные, технически развитые нации. Всякая война неизменно сопровождалась доселе новым словом в области военной техники, а техническая отсталость нашей промышленности не создает благоприятных условий для усвоения нами новых изобретений.

Ведь не подлежит сомнению, что война потребует расходов, превышающих ограниченные финансовые рессурсы России. Придется обратиться к кредиту союзных и нейтральных государств, а он будет оказан не даром. Не стоит даже говорить о том, что случится, если война окончится для нас неудачно. Финансово-экономические последствия поражения не поддаются ни учету, ни даже предвидению и, без сомнения, отразятся полным развалом всего нашего народного хозяйства. Но даже победа сулит нам крайне неблагоприятные финансовые перспективы: вконец разоренная Германия не будет в состоянии возместить нам понесенные издержки. Продиктованный в интересах Англии мирный договор не даст ей возможности экономически оправиться настолько, чтобы даже впоследствии покрыть наши военные расходы. То немногое, что может быть удастся с нее урвать, придется делить с союзниками, и на нашу долю придутся ничтожные, по сравнению с военными издержками, крохи. А между тем военные займы придется платить не без нажима со стороны союзников. Ведь, после крушения германского могущества, мы уже более не будем им нужны. Мало того, возросшая вследствие победы, политическая наша мощь побудит их ослабить нас хотя бы экономически. И вот неизбежно, даже после победоносного окончания войны, мы попадем в такую же финансовую экономическую кабалу к нашим кредиторам, по сравнению с которой наша теперешняя зависимость от германского капитала покажется идеалом. Как бы печально, однако, ни складывались экономические перспективы, открывающиеся нам как результат союза с Англией, следовательно и войны с Германией, - они все же отступают на второй план перед политическими последствиями этого по существу своему противоестественного союза.

Более того, нельзя не предвидеть, что, при исключительных условиях надвигающейся общеевропейской войны, таковая, опять-таки независимо от ее исхода, представит смертельную опасность и для России, и для Германии. По глубокому убеждению, основанному на тщательном многолетнем изучении всех современных противогосударственных течений, в побежденной стране неминуемо разразится социальная революция, которая, силою вещей, перекинется и в страну-победительницу.

 

 

Слишком уж многочисленны те каналы, которыми, за много лет мирного сожительства, незримо соединены обе страны, чтобы коренные социальные потрясения, разыгравшиеся в одной из них, не отразились бы и в другой. Что эти потрясения будут носить именно социальный, а не политический характер, - в этом не может быть никаких сомнений, и это не только в отношении России, но и в отношении Германии. Особенно благоприятную почву для социальных потрясений представляет, конечно, Россия, где народные массы, несомненно, исповедуют принципы бессознательного социализма. Несмотря на оппозиционность русского общества, столь же бессознательную, как и социализм широких слоев населения, политическая революция в России невозможна, и всякое революционное движение неизбежно выродится социалистическое. За нашей оппозицией нет никого, у нее нет поддержки в народе, не видящем никакой разницы между правительственным чиновником и интеллигентом. Русский простолюдин, крестьянин и рабочий одинаково не ищет политических прав, ему и ненужных, и непонятных.

Крестьянин мечтает о даровом наделении его чужою землею, рабочий - о передаче ему всего капитала и прибылей фабриканта, и дальше этого их вожделения не идут. И стоит только широко кинуть эти лозунги в население, стоит только правительственной власти безвозбранно допустить агитацию в этом направлении, - Россия, несомненно, будет ввергнута в анархию, пережитую ею в приснопамятный период смуты 1905 - 1906 годов. Война с Германией создаст исключительно благоприятные условия для такой агитации. Как уже было отмечено, война эта чревата для нас огромными трудностями и не может оказаться триумфальным шествием в Берлин. Неизбежны и военные неудачи, - будем надеяться, частичные, - неизбежными окажутся и те или другие недочеты в нашем снабжении. При исключительной нервности нашего общества, этим обстоятельствам будет придано преувеличенное значение, а при оппозиционности этого общества, все будет поставлено в вину правительству.

 

 

Хорошо, если это последнее не сдастся и стойко заявит, что во время войны никакая критика государственной власти не допустима и решительно пресечет всякие оппозиционные выступления. При отсутствии у оппозиции серьезных корней в населении, этим дело и кончится. Не пошел в свое время и народ за составителями Выборгского воззвания, точно так же не пойдет он за ними и теперь.

Но может случиться и худшее: правительственная власть пойдет на уступки, попробует войти в соглашение с оппозицией и этим ослабит себя к моменту выступления социалистических элементов. Хотя и звучит парадоксом, но соглашение с оппозицией в России безусловно ослабляет правительство. Дело в том, что наша оппозиция не хочет считаться с тем, что никакой реальной силы она не представляет.

Если война окончится победоносно, усмирение социалистического движения в конце концов не представит неопреодолимых затруднений. Будут аграрные волнения на почве агитации за необходимость вознаграждения солдат дополнительной нарезкой земли, будут рабочие беспорядки при переходе от вероятно повышенных заработков военного времени к нормальным расценкам - и, надо надеяться, только этим и ограничится, пока не докатится до нас волна германской социальной революции.

 

 

Но в случае неудачи, возможность которой, при борьбе с таким противником, как Германия, нельзя не предвидеть, - социальная революция, в самых крайних ее проявлениях, у нас неизбежна.

Как уже было указано, начнется с того, что все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него, как результат которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала черный передел, а засим и общий раздел всех ценностей и имуществ. Побежденная армия, лишившаяся, к тому же, за время войны наиболее надежного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению (Источник).


Собственно, были и другие попытки соскочить с войны (в частности значительные усилия предпринимал МИД при Извольском и отчасти при Сазонове), в которую Россию толкали конечно не происки "зловещих сил", а объективные обстоятельства политического и экономического характера, а так же собственные амбиции. В конечном итоге, те кто предупреждал о гибельных последствиях войны с Германией (не в плане конечной победы над Германией в союзе с Антантой, а в плане гибельности самой войны для старой России) плыли против течения объективной реальности, которая толкала империю к войне, хотя конечно желали ее далеко не все. У классиков это называлось "объективными противоречиями", которые банально переломили волю отдельных людей в разных странах, которые пытались остановить разгоравушуюся мировую бойню. Вопрос "Могла ли Россия уклонится от войны с Германией?" не учитывает простого факта, что сама Германия уже была настроена на войну с Россией, что прекрасно описано у той же Такман.

 

 

Когда в то утро министр иностранных дел сэр Эдвард Грей позвонил ему в перерыве между заседаниями кабинета, Лихновский, мучимый крайним беспокойством, понял слова Грея как предложение Англии о собственном нейтралитете и сохранении нейтралитета Франции в ходе русско-германской войны при условии, что Германия даст обещание не нападать на Францию.

В действительности же Грей имел в виду иное. Со своими обычными недомолвками он дал обещание поддерживать нейтралитет Франции лишь в том случае, если Германия даст заверения сохранить нейтралитет как по отношению к Франции, так и России, другими словами, не начинать военных действий против этих держав, пока не станут известны результаты усилий по урегулированию сербской проблемы. Находясь в течение восьми лет на посту министра иностранных дел, в тот период, когда, по выражению Бюлова, «боснийские» кризисы следовали один за другим, Грей достиг совершенства в манере речи, которая не содержала почти никакого смысла. Он избегал прямых и ясных высказываний, возведя это в принцип, как утверждал один из его коллег. Не удивительно, что, раз говаривая с ним по телефону, Лихновский, находившийся в смятении перед лицом надвигавшейся трагедии, неверно понял смысл его слов.

Кайзер ухватился за указанную Лихновским возможность избежать войны на два фронта. Речь шла о минутах. Мобилизованные части неудержимо катились к французской границе. Первый акт войны — захват железнодорожного узла в Люксембурге, нейтралитет которого гарантировали пять держав, в том числе и Германия, должен был по графику начаться через час. Необходимо было все остановить, остановить немедленно, но каким образом? Где Мольтке? Мольтке уже покинул дворец. Вдогонку на автомобиле с завывающей сиреной был послан адъютант, который и привез его обратно.

Теперь кайзер снова был самим собой, став всемогущим главнокомандующим, сверкая новыми идеями, планируя, предлагая и направляя. Он прочел Мольтке телеграмму и сказал с торжеством: «Теперь мы можем начать войну только с Россией. Мы просто отправим всю нашу армию на Восток!»

Так что желание или нежелание России уже мало что решало, логика событий толкала всех участников той драмы к войне, во многом даже вопреки их воле, и метания Вильгельма, который еще недавно хотел воевать с Францией при нейтралитете России, но был готов на коленке все переиграть и воевать с Россией при нейтралитете Франции, хорошо показывает как тот цейтнот, в котором находились действующие лица, так и то, как логика событий увлекала их за собой, подчиняя их желания и волю бурному течению разраставшейся войны. А вы еще говорите о хитрых планах, если вопросы мировых войн порой решались таким вот образом. Вера в мудрость царя, генсека, президента зачастую противоречит простому факту, что эти должности занимают люди, которые могут совершать ошибки и имеют банальные человеческие слабости, хотя конечно как показывает пример товарища Сталина, велико желание возвеличить реальные заслуги и таланты человека до совсем уж заоблачных высот. Опять же это происходит по сугубо объективным причинам, когда люди пытаются придать своему лидеру сверхчеловеческие черты, что можно было наблюдать как в США, где после избрания Обамы наблюдалась настоящая истерика по поводу прихода "нового мессии", что у нас, когда Путину придумали образ "никогда не ошибающегося гроссмейстера", что на Украине, где избранного олигарха наделили чертами Моисея, которые приведет украинцев в Европу.

История первой мировой войны и ее начала, хорошо показывает, что даже самые информированные лица той эпохи, цари, императоры, президенты, начальники генштабов, плохо представляли себе то, что происходило в окружающем их мире и совершали чудовищные с точки зрения современного человека ошибки, но эти ошибки вполне объяснимы, если понимать, в каких условиях они были сделаны.

Поэтому попытки приписать Николаю II какие-то иные возможности, являются попытками спроецировать на совсем другую ситуацию наши современные представления о локальном конфликте другой эпохи. И одновременно аналогия с Николаем не совсем верна, так как Николай действовал в несколько другой информационной обстановке, в рамках совершенно другой ситуации и другого комплекса объективных противоречий и что главное, в рамках совсем другого идеологического и политического целеполагания, где выбор между позициями "милитаристов" и "миротворцев" ему фактически и не был дан, так как все обстоятельства толкали его именно к войне, а все попытки его удержать от вползнания войны на фоне причин к ней толкавших выглядят с исторической точки зрения не более чем круги на воде, хотя опять же с исторической точки зрения именно те "кассандры", которые предупреждали о последствиях, оказались в конечном итоге правы.

Развернуть политику государств имеющую многолетнюю и даже многовековую инерцию несколько сложнее, чем это представляется "попаданцам в прошлое", которые с позиций сегодняшнего дня пытаются учить Сталина "правильно" выигрывать Великую Отечественную или же спасать Российскую Империю очередным "дядей Васей", который прочел несколько книжек в интернете про Российскую Империю.

В этом плане, возвращаясь к настоящему, стоит конечно указать с одной стороны на увеличевшуюся сложность государственного механизма и повышение уровня информированности лиц принимающих ответственные решения связанные с вопросами войны и мира, а с другой стороны напомнить, что это всего лишь люди, которые в силу своей природы могут допускать ошибки, от коих не застрахованы даже те, кто ныне управляет миром и развязывает все новые войны для сохранения своей власти, что в свою очередь и оставляет для России поле для маневров и возможности для противостояния с мировым гегемоном. Вопрос тут скорее заключается в том, кто совершит меньше ошибок, так как объективная ситуация отнюдь не говорит о том, что исход текущего конфликта с США предопределен.

PS. Разумеется, мне могут сказать, что "нечего парится, наверху виднее и рано или поздно хитрый план себя проявит" или же "да чего ты тут распинаешься, разве ты не видишь, что все пропало и все слили?", но я предпочту остаться при своей позиции, ну а по ходу дальнейших событий будет хорошо видно, кто в итоге окажется прав.

О дискуссии тогдашних "милитаристов" и "миротворцев" в следующем материале.

 

Борис Рожин.